Untitled

Мира прячется под кроватью. Мирин мир сужается до пространства закрытого покрывалом. Ей хочется завязать глаза, закрыть уши, свернуться до пределов зародыша который она видела в учебнике. 
Мире хочется, чтобы покрывало упало ниже, и она не видела ноги мамы, в порванных клетчатых тапочках,  и папины рабочие туфли перерастающие в костюм. Мире хочется сбежать, хочется, чтобы ее увели оттуда, но никто из взрослых не придет, и даже не поверит. 
 Она знает, она пробовала выбраться из своего мирка и прокричать. Но учительница просто сказала,  чтобы она не выдумывала больше гадостей про семью, и что учительнице стыдно за Миру.
Мире сейчас было стыдно. Мира слышала крик, глухие удары, слова, которые ей днем запрещали произносить и спрашивали, откуда нахваталась. Мира понимала, что под кроватью безопасно, тихо, спокойно. Мира покпонимала, что за кроватью беспокойно. 
За покрывалом было все, о чем нельзя говорить. За покрывалом были видны синяки, бутылки, ссоры, крики, страх. За покрывалом был тяжелый папин ремень, который доставался, когда табель Миры снижался лишь на йоту. За покрывалом раньше было еще и светлое, дедушка, который водил Миру гулять,  собирая осеннюю листву для гербария, заваривающий чай и гладящий по голове. За покрывалом была Лиз, которая всегда была рядом с самого детства. За покрывалом что-то уносило эти светлые вещи. 
Мира всегда знала, четко, безукоризненно, что ее все бросят, что за покрывалом она одна стоит в углу, или читает в уголке книгу, потому что это вроде как нравилось взрослым. Она понимала, что ей надо угадывать, какое у кого настроение, чтобы вовремя определить, когда ее бросят и предотвратить это. 

Но сейчас Мира вдруг ясно осознавала, что смерть дедушки и отъезд Лиз, два этих болезненных нарыва, ничем не перекроются, и  что она была бы не против, чтобы она осталась с этим совершенно одна. Она бы не страдала, если бы ее вдруг оставили все остальные. Она закупорилась, стала под своей кроватью совершенно пустой и глухой, и хотела бы только окончательно уйти отсюда. Мира понимала, что ее будут искать, и возможно мама будет плакать, но ей было все равно. Слезы эти все равно будут постоянны, а угадывает она настроения плохо, поэтому и нужно будет уйти. Как только голоса затихнут в другой комнате, она уйдет.  Завтра, и спрячется   в библиотеке или где-то на улице, или в детдом уйдет, где место таким, как она. 
Может, и правда там место таким, как она? Может быть они тоже все боятся, что покрывало поднимется? Может быть, они живут с этим дольше и помогут ей, как жить, когда ничего из нее не выйдет, и ничего с ней хорошего не случится? Может, ее научат не плакать, живя плохо?  Может быть, она напишет Лиз и сможет жить с ней?
На улице ночью фонари, и горят витрины, и луна, и звезд не перечесть, и дедушка рассказывал о том как по полярной всегда найти север. А мира может взять полярную и идти строго от нее, на самый юг, где тепло, и где добрые туземцы из книжки научат ее разбивать кокос и она поест.
Мира сделала все, что она могла, чтобы папе сегодня не было грустно. Мира понимала, что все равно этого недостаточно, что она не такая. И может быть, без нее бы родители ругались не так, может быть, они бы были счастливы. У других отличниц из класса мамы водят их на кучу кружков, наглаживают воротнички блузочек,  покупают красивые рюкзачки и ручки с различными веселыми кончиками. 
Может быть, эти девочки чем-то заслужили, что их так любят? Может, Мире надо работать больше, а не думать о том, чтобы сбежать? Как ни крути, взрослым нужна ее помощь, без нее никак не обойтись, ведь именно она, как говорит мама, должна была сплотить их семью.
А она справляется так плохо, что может быть и заслуживает в наказание сидеть здесь сейчас. 
Мама ведь просила не расстраивать отца, мама ведь просила. И сейчас мама плачет из-за нее, из-за того, что Мира не собрала учебники на столе. 
Папа ведь не злой, это справедливость и строгость. А строгость нужна детям, так говорила учительница, когда Мира пришла к ней. Хоть бы учительница не позвонила из-за этой ошибки.
Кажется, плач стихает, и слышен звук воды в душе - мама плачет, думая, что Мира ее не услышит. Мама заботится о Мире. Мира заботится о маме. И обо всех должна заботиться, даже о задире из школы, имени которого оно не знает. Мира должна заботиться, чтобы у нее не сперли портфель снова и мама не плакала после того, как купила ей новый. 
Шаги стихли. Пространство под кроватью выросло до размеров комнаты. Папа усталый растянулся на диване и храпит. Мама все еще в ванной, вода шумит не переставая, дело плохо. Мире надо завтра извиниться за все. А сегодня главное, чтобы не заметили. И не подумали бы, что она видела то, что родители не хотели бы ей рассказывать.  
Мира села на край кровати в своей комнате. Удалось добежать в тишине через темный коридор. Хорошо бы, чтобы мама не услышала нервное дыхание. Сердце стучит.  Мира сжимает в руках плюшевого зайку и мечтает, чтобы кто-то так же точно сжал бы ее в своих великанских теплых объятьях. Она никогда не получала этого. Она слышала от других детей, и не очень даже верила в эти байки. Что-то в их рассказах об уютных семейных вечерах было неправдой. Или они просто хорошо умели угадывать и хорошо учились. 
Мира легла на спину и начала считать пятнышки на потолке, тени от листьев дерева,  овец, и даже сама Мира уже не помнила что еще. Считать пришлось долго, пока комната уплывала в мягком свете луны. Но Мира была хороша в математике. 

Когда она проснулась,  за окном звучала странная мелодичная речевка 

Будь свободен наш милый народ
Будни побори у нас всегда праздник
Кто за нами в горы пойдет  
Получит сластей и подарков разных. 

Мира сжалась в кровати вслушиваясь в слова. Не разбудят ли крикуны спящего уставшего папу? Мира  захотела сначала крикнуть им из окна, чтобы они успокоились и дали поспать ее родителям, но испугалась, что будет слишком неловка и груба, и что опять скажет что-то стыдное, как сегодня учительнице. Наверное, лучше притвориться, что не видела, что этого не было, что те, кто проходит там, не существует. Наверное, соседи просто громко слушают телевизор за стеной. Наверное, ничего нет.
Точно, там ничего и нет. А если одним глазком посмотреть? И мира выглянула в окно. За окном шагали дети, огромное количество детей как Мира. Одни, совершенно. Куда они без пап и мам? Куда папы и мамы без них? Мамы же будут постоянно включать душ, чтобы не было слышно, а папы уставать и грустить.  Дети не могут быть одни. Только в детдомах, под строгим надзором. И их же там порют и ругают постоянно. И их же там не кормят неделями. Неужели эти дети тоже так хотят? Неужели эти дети собрались куда-то? 
Мира накрылась посильнее одеялом, и снова начала считать до миллиарда, чтобы заснуть поскорее и проснуться нормальной. Шум постепенно стих. А потом сменился резким звоном будильника. Чтобы не расстраивать родителей, Мира подскочила с кровати. Надо было накидать вещей в портфель, она же его вчера забыла собрать перед сном. 
Сквозь мамин крик с кухни, Мира смогла быстро собрать учебники лежащие на столе в сумку, и положила сверху тетрадку со сделанной математикой. 
Мама возникла в двери ровно тогда, когда Мира закончила. Она вплыла в проем, пышная, расплывшаяся, с красными глазами. Она посмотрела на Миру и ничего не сказала. 
Мира шла за ней, думая, что сейчас нужно сказать? Что сейчас можно сделать? Как сделать маму снова веселой и бодрой. Мира похвасталась ей, что справилась сама с дробями, и мама хмыкнула, ставя перед ней сырники. Мира не любит сырники, вкус творога, размокший, напоминал комочек манной каши. И даже сахар не спасал ситуацию. Но мама сделала с любовью. Мира смотрела на маму. Мама смотрела на Миру. Мира ела, и старалась улыбаться и показать, как ей нравится. Она осилила целых два сырника. Могла бы и больше, она ведь любила маму. Но не смогла больше.
Сказала, что ей уже пора. 
Первого урока сегодня не было. Но Мира не хотела расстраивать маму, поэтому доехала с ней до школы. Мама поцеловала ее в щеку, и уехала на работу. 
Теперь надо было боком, через соседние дома, сбежать на площадку. Там сейчас никого нет в беседке, и можно спокойно почитать книжку с магией из библиотеки. 
Мире было стыдно, она чувствовала себя грязной и глупой, но ей нравились эти книжки про школу магии. Там был другой мир, мир, где ты можешь почти все, и даже читать мысли.
Читать мысли - это было мечтой и заветной суперсилой. Магия чтения мыслей не поддавалась Мире, поэтому она так и хотела ее получить. Это же можно понимать, что люди хотят в ней увидеть. Так просто понять, какой надо быть, чтобы быть хорошей. И всегда папа был бы рад и были бы у них семейные вечера, и подарили бы Мире собаку. И друзья бы у Миры появились, и она бы знала, что им дарить. И ответы бы в школе знала, стала бы лучшей в классе.
Ух, сколько бы можно было сделать. 
Или, например, летать. Полететь прям отсюда из города к морю. Мира никогда не видела ни моря, не гор, только на картинках в энциклопедии. Вокруг была духота и пустыня. 
Но даже не к морю. Можно было бы бесшумно парить над городом, собирать огни в окнах и свет фонарей,  ночью, в тишине, где никто не потревожит и ни от кого не надо прятаться. Никто ее не увидит, и не расстроится, что она читает глупые книжки и смеется невпопад.
Мира замерзла но не чувствовала это, и ничего бы не смогла с этим сделать, денег купить чай не было.
Мира читала. И на улице постепенно начали появляться люди. Мира провожала взглядом каждого, а потом теряла строчку, где была. Вот бы сейчас домой одной.
Там были дедушкины старые книги. 
Ключа не было. Мира пошла в школу. Топ-топ, ноги вяло перешагивали осеннюю листву. Мира шуршала, слишком громко, слишком громко, слишком громко.  
У ворот она обернулась. Где-то там за домами мама зарабатывала ей на еду. Мира должна была тоже идти. Но не хочется, ой как не хочется.  Учительница наверняка помнит, что Мира ей рассказала. Уже чудился ее взгляд на Мириной переносице. И слова, которые Мира заслужила, или молчание, которого не заслуживал никто. Вздох. И еще шажки на ватных ногах. Мира кашлянула.

А может всё-таки температура? Нет, только сердце колотится. И глупость в голове, о которой не хотелось бы, чтобы кто-то прознал